Зададимся вопросом, а кто кормил белые армии? Откуда они брали продовольствие?
Очевидно, что оттуда же, откуда и большевики – из деревни. Только у большевиков это называлось продразвёрсткой, а у белых – реквизицией.
Но, если о продразвёрстке мы что-то да знаем, то о реквизиции многие даже и не слышали. А потому очень важно узнать об этом не в пересказах интерпретаторов, а из первоисточника, от самих вождей и участников белого движения.
Вот как пишет об этом, к примеру, А.И. Деникин в своей книге «Очерки русской смуты»: «Армии понемногу погрязали в больших и малых грехах, набросивших густую тень на светлый облик освободительного движения. Это была оборотная сторона борьбы, её трагедия. Некоторые явления разъедали душу армии и подтачивали её мощь. На них я должен остановиться.
Войска были плохо обеспечены снабжением и деньгами. Отсюда – стихийное стремление к самоснабжению, к использованию военной добычи. Неприятельские склады, магазины, обозы, имущество красноармейцев разбиралось беспорядочно, без системы.
Армия скрывала запасы от центрального органа снабжения, корпуса от армий, дивизии от корпусов, полки от дивизий…
Тыл не мог подвезти фронту необходимого довольствия, и фронт должен был применять широко реквизиции в прифронтовой полосе – способ естественный и практикуемый всеми армиями всех времён, но требующий строжайшей регламентации и дисциплины. <…>
Военная добыча стала для некоторых снизу – одним из двигателей, для других сверху – одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу.
О войсках, сформированных из горцев Кавказа, не хочется и говорить. Десятки лет культурной работы нужны ещё для того, чтобы изменить их бытовые навыки…
Если для регулярных частей погоня за добычей была явлением благоприобретённым, то для казачьих войск – исторической традицией, восходящей ко времени Дикого поля и Запорожья, прошедшей красной нитью через последующую историю войн и модернизированной временем в формах, но не в духе.
Знаменательно, что в самом начале противобольшевистской борьбы представители юго-восточного союза казачьих войск в числе условий помощи, предложенной Временному правительству, включили и оставление за казаками всей «военной добычи» (!), которая будет взята в предстоящей междоусобной войне… (Примечание: Осень 1917 года Миссия Молдавского и подполковника Грузинова).
Соблазну сыграть на этой струнке поддавались и люди лично бескорыстные. Так, атаман Краснов в одном из своих воззваний-приказов, учитывая психологию войск, атаковавших Царицын, недвусмысленно говорит о богатой добыче, которая их ждёт там…
Его приём повторил впоследствии, в июне 1919 года, генерал Врангель. При нашей встрече, после взятия Царицына, он предупредил мой вопрос по этому поводу:
– Надо было подбодрить кубанцев. Но я в последний момент принял надлежащие меры… <…>
После славных побед под Харьковом и Курском 1-го добровольческого корпуса тылы его были забиты составами поездов, которые полки нагрузили всяким скарбом, до предметов городского комфорта включительно…
Когда в феврале 1919 года кубанские эшелоны текли на помощь Дону, то задержки их обусловливались не только расстройством транспорта и желанием ограничить борьбу в пределах «защиты родных хат…».
На попутных станциях останавливались перегруженные эшелоны и занимались отправкой в свои станицы «заводных лошадок и всякого барахла…». <…>
И совсем уже похоронным звоном прозвучала вызвавшая на Дону ликование телеграмма генерала Мамонтова, возвращавшегося из тамбовского рейда: «Посылаю привет. Везём родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей, на украшение церквей – дорогие иконы и церковную утварь…».
За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения: Насилие и грабежи.
Они пронеслись по Северному Кавказу, по всему югу, по всему российскому театру гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военно-политического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага.
Много написано, ещё больше напишут об этой язве правды и лжи.
Боролись ли с недугом?
Мы писали суровые законы, в которых смертная казнь была обычным наказанием.
Мы посылали вслед за армиями генералов, облечённых чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых войсками преступлений.
Мы – я и военачальники – отдавали приказы о борьбе с насилием и грабежами, обиранием пленных и так далее.